И тут он резко остановился, весь дрожа, охваченный ужасным чувством безысходности — он ожидал увидеть сияющие теплым, приветливым светом окна, но в Инглсайде не было ни огонька!

Впрочем, в одной из комнат свет все же горел, хотя Уолтер не мог видеть его. Этой комнатой была выходившая окнами на задний двор маленькая спальня, где дремала сиделка, возле кровати которой стояла украшенная оборками корзинка со спящей новорожденной. Однако, по существу, в Инглсайде было темно, как в покинутом доме, и это сломило дух Уолтера. Он никогда не видел, никогда не представлял, как выглядит ночью темный Инглсайд.

Это означало, что мама умерла!

Уолтер проковылял к парадной двери по дорожке, лежащей в мрачной, черной тени дома. Дверь была заперта. Он слабо постучался — дотянуться до дверного молотка ему не удалось, — но отклика не последовало, да он и не ожидал отклика… Он прислушался — в доме не было ни звука жизни. Стало окончательно ясно, что мама умерла и все ушли.

К этому времени он был слишком замерзшим и измученным, чтобы плакать, и, обогнув дом, побрел к сараю, чтобы взобраться по приставной лестнице на сеновал. Он уже ничего не боялся, ему просто хотелось спрятаться куда-нибудь от этого леденящего ветра и полежать до утра. Может быть, тогда кто-нибудь вернется — после того как они похоронят маму.

На сеновале к нему подобрался и замурлыкал холеный полосатый котенок, которого кто-то подарил доктору. Уолтер радостно схватил его — от него приятно пахло скошенным клевером, он был таким теплым и живым. Но по полу пробежала маленькая мышка, и услышавший это котенок не захотел остаться… Через пыльное, затянутое паутиной окошко на Уолтера смотрела луна, но она не могла принести утешения, эта далекая, холодная равнодушная луна. Огонек, горевший внизу, в долине, в одном из домов Глена, был больше похож на друга. Пока этот огонек горит, он, Уолтер, будет держаться.

Спать он не мог — слишком болело колено и было холодно, да еще это странное чувство в животе. Может быть, он тоже умирает. Он даже надеялся, что это так, раз все остальные умерли или ушли. Всегда ли кончаются ночи? Все прежние ночи кончались, но, может быть, эта не кончится. Он вспомнил слышанную им однажды страшную историю о том, как капитан Джек Флэгг заявил, что не даст солнцу встать, если когда-нибудь по-настоящему разозлится. Что, если капитан Джек наконец разозлился по-настоящему?

Затем огонек в Глене погас — Уолтер почувствовал, что не может вынести этого. Но не успел слабый возглас отчаяния сорваться с его уст, как он понял, что наступило утро.

10

Уолтер спустился с сеновала по приставной лестнице и вышел во двор. Инглсайд лежал в странном, безвременном свете едва занявшейся зари. Над верхушками берез в ложбине появилось чуть заметное серебристо-розовое сияние… Возможно, ему удастся войти в дом через боковую дверь. Сюзан иногда оставляла ее открытой для папы.

Боковая дверь оказалась незапертой. Со счастливым всхлипыванием Уолтер проскользнул в переднюю. В доме все еще было темно, и он начал тихо и осторожно подниматься по лестнице. Он ляжет в постель — в свою собственную постель, и, если никто так и не придет, он сможет умереть там, и пойти на небеса, и найти там маму. Только… Уолтер вспомнил, что сказала ему Опал. Небеса за миллионы миль отсюда. Вновь охваченный отчаянием, Уолтер забыл об осторожности и тяжело наступил на хвост Заморыша, мирно спавшего на повороте лестницы. Страдальческий вой огласил дом. Только что задремавшая Сюзан была неожиданно пробуждена от сладкого полусна этим душераздирающим кошачьим воплем. В постель она легла около двенадцати, чувствуя себя измотанной после долгого и напряженного дня, чему способствовала Мэри Мерайя Блайт своим «колотьем в боку», начавшимся именно тогда, когда напряжение было наибольшим. Она потребовала, чтобы ей подали горячую грелку, натерли бок мазью и в довершение всего уложили в постель, покрыв глаза мокрым полотенцем, так как приближалась «одна из ее головных болей».

В три часа ночи Сюзан проснулась с очень странным ощущением, что кто-то отчаянно нуждается в ее помощи. Она встала и на цыпочках прошла по коридору к двери миссис Блайт. Там было тихо — она могла слышать Анино легкое, спокойное дыхание. Сюзан обошла весь дом и возвратилась в постель, уверенная в том, что странное чувство было всего лишь отголоском дурного сна. На всю оставшуюся жизнь ей предстояло пребывать в полной уверенности, что она испытала именно то, над чем всегда насмехалась и в чем Эбби Флэгг, защищавший спиритизм, видел так называемое физическое переживание. «Уолтер звал меня, и я его слышала», — утверждала она.

Сюзан встала и снова вышла в коридор. Она была одета лишь в старую фланелевую ночную рубашку, севшую от повторных стирок, так что из-под нее виднелись костлявые щиколотки, но бледному дрожащему маленькому существу, чьи полные отчаяния серые глаза смотрели на нее с лестничной площадки, она показалась чудом красоты.

— Уолтер!

Сюзан шагнула к нему и схватила в объятия — крепкие, нежные объятия.

— Сюзан… мама умерла? — спросил Уолтер.

За очень короткое время все чудесным образом изменилось. Уолтер был в постели, согрет, накормлен, утешен. Не теряя ни минуты, Сюзан разожгла плиту, принесла ему горячего молока, золотисто-коричневый ломоть обжаренного на огне хлеба и большую тарелку его любимого арахисового печенья, а затем потеплее укрыла его одеялом, положив к ногам горячую грелку. А его разбитое колено она поцеловала и смазала мазью. Это было так приятно — знать, что кто-то ухаживает за тобой, что ты кому-то нужен, что для кого-то имеет значение, как ты себя чувствуешь.

— И вы совершенно уверены, Сюзан, что мама не умерла?

— Твоя мама, мой ягненочек, крепко спит, здорова и счастлива.

— И она совсем не была больна? Опал сказала…

— Ну знаешь, ягненочек, вчера одно время она чувствовала себя не очень хорошо, но все прошло, и на этот раз ей даже и не грозило умереть. Вот подожди, поспишь, а потом увидишь ее… и кое-что еще. Попадись они мне, эти лоубриджские чертенята! Никак не могу поверить, что ты проделал пешком весь путь от Лоубриджа. Шесть миль! И в такую ночь.

— Я пережил ужасные душевные муки, Сюзан, — серьезно и веско сказал Уолтер. Но все было позади. Он в безопасности и счастлив, он дома, он…

Он спал.

Был почти полдень, когда, проснувшись, он увидел яркий солнечный свет, вливающийся в его окно, и, прихрамывая, пошел в мамину спальню. Его начинали одолевать тревожные мысли о том, что он поступил очень глупо, убежав из Лоубриджа, и что мама, возможно, будет недовольна. Но мама только обняла его и нежно привлекла к себе. Она уже слышала всю историю от Сюзан и успела обдумать все, что услышит от нее при встрече Джен Паркер.

— Мама, ты не умрешь? И ты по-прежнему любишь меня, да?

— Я и не собиралась умирать, дорогой, и я так люблю тебя — до боли. Подумать только! Прошел пешком ночью весь путь от Лоубриджа!

— И на пустой желудок, — содрогнулась Сюзан. — Удивительно, что он еще жив. Времена чудес еще не прошли — в этом можете не сомневаться!

— Храбрый мальчуган, — улыбнулся папа, вошедший в эту минуту в комнату с Ширли на плече. Он погладил Уолтера по голове. Уолтер поймал его руку и крепко сжал ее. Не было на свете другого такого папы! Но никто не должен знать, как страшно было ему в ту ночь!

— Мама, ведь мне никогда больше не надо будет уезжать из дома, нет?

— Нет, пока ты сам не захочешь, — пообещала мама.

— Я никогда не захочу… — начал было Уолтер, но тут же умолк. Пожалуй, он был не прочь снова увидеть Элис.

— Посмотри-ка сюда, ягненочек, — сказала Сюзан, вводя в комнату молодую женщину в белом переднике и чепчике с большой, красивой корзинкой в руках.

Уолтер заглянул в корзинку. Крошечная девочка! Пухленькая, кругленькая, с покрывающими всю головку шелковистыми, чуть влажными, маленькими завитками волосиков и такими прелестными крошечными ручками.